вокруг, пока вновь не увидел силуэт родного городка, площади, утопающие в зелени дома, где он провел первое десятилетие своей жизни. Незнакомая женщина у школы пожала ему руку и печально покачала головой. Соседи, чета пенсионеров, открыли дверь, когда он отпирал квартиру матери, и долго не решались заговорить.
—  А где Аня? — спросил он.
Старики хотели взять девочку к себе, но женщина из магистрата сказала:
—  Нет, решать может только герр Рихтер.
Он пошел на могилу, сдвинул в сторону увядшие венки, положил свежие цветы, заказал надгробие, узнал от кладбищенского смотрителя, в каких еще учреждениях ему надо побывать, провел там остаток дня, переночевал в квартире матери. Еще один  день ушел   на  то, чтобы
освободить квартиру и распорядиться насчет мебели и домашней утвари: что сдать на хранение, что продать или раздарить.
—  Мы думали, вы теперь останетесь здесь,— сказала соседка, когда он зашел передать ключ и проститься.
—  Мне нужно вернуться в Доббертин, я же не могу просто так бросить